Круглосуточно слышишь крики

Заместитель председателя Меджлиса крымско-татарского народа Ильми Умеров уже вторую неделю находится в психиатрической клинике, куда его принудительно поместили по решению суда. Там он проходит психиатрическую экспертизу, которую инициировали оперативники ФСБ, выдвинувшие против Умерова обвинение в призывах к сепаратизму. Поводом стало интервью телеканалу ATR, в котором зампредседателя Меджлиса заявил о необходимости ужесточения санкций против России за аннексию Крыма.

«У меня нет никаких претензий к границам России 1991 года. Фактически я хочу восстановления территориальной целостности и России, и Украины. Я не признаю референдум, который проводился в нарушение всех международных норм», — говорил Умеров в суде. После того как его поместили в психиатрическую клинику, правозащитники заговорили о возвращении практики карательной медицины. Ильми Умеров рассказал Радио Свобода о принудительном нахождении в психбольнице:

— В каких условиях вам приходится здесь находиться?

— Начну с самого начала. При статье, которую мне инкриминируют, эта экспертиза необязательна. Ее назначили через суд в принудительном порядке, потому что я отказался от добровольной экспертизы. Посчитал, что это будет негативно влиять на мою репутацию, и отказался. Условия, в которых находятся здесь и больные, и те, кто на экспертизе, конечно, ужасные. Сначала меня положили одного в палату, но потом оказалось, что это не специально, просто я был один «экспертный». Сейчас подселили еще двоих. Я в этом никакой угрозы не вижу. Один обычный, адекватный нормальный человек, который попал под какое-то уголовное дело, и в этом случае обязательна психиатрическая экспертиза, потому что статья по мошенничеству. А второй явно больной. Что-то где-то украл-продал, ему назначили психиатрическую экспертизу, чтобы потом назначить принудительное лечение. Но в этом я тоже никаких проблем не вижу. Самая большая проблема — это соблюдение правил гигиены. Ужасный туалет, ужасный душ. Зайти туда практически невозможно. Мне разрешают пользоваться служебным, там условия не намного лучше, но хотя бы без зрителей.

​— Вы воспринимаете заключение в психиатрическую больницу как психологическое давление?

— По большому счету, это все вместе взятое. Это психологическое давление, которое можно назвать пыткой. Потому что если нормального человека поместить в такие условия, то он через некоторое время будет уподобляться тем, рядом с кем он находится. В палате нет двери, круглосуточно слышишь и видишь все крики, маты, описался-обкакался, повздорили, еще что-то. Находиться в этих условиях нормальному человеку не очень комфортно. Хотя к медперсоналу у меня, честное слово, никаких претензий нет. Они относятся очень доброжелательно, стараются создать какие-то комфортные условия, стараются, чтобы обычные душевнобольные со мной не контактировали.

— Как проводится экспертиза?

— Экспертиза проводится в виде бесед. Доктор проводил две или три беседы. Иногда сестры или медбратья подходят, задают вопросы, видимо, однотипные -всем задают эти вопросы. Когда родился, как родился — здоровым или нет, тяжелые роды были или нет, как учился в школе, как учился в институте, какие хобби, чем интересуешься. Политику никто не затрагивает. То есть, если нет никакого заказа со стороны ФСБ, им нужно определить, что адекватный, вменяемый, психически здоровый человек. Или наоборот: нездоровый, и в какой степени нездоровый.

— А вы как считаете, есть заказ или нет?

— Из разговоров с докторами я не почувствовал, что есть какой-то специальный заказ. Их, видимо, тоже устраивает любой вариант, потому что если я болен — нужно закрывать уголовное дело и дискредитировать меня и структуру, которую я представляю, то есть Меджлис. А если я здоров, то уголовное дело будет продолжаться, и его доведут до суда и до приговора.

— Вас, я так понимаю, тоже любой вариант устраивает?

— Первый вариант — «больной» — не особо устраивает, потому что это ударит по репутации Меджлиса, и по моей репутации. Потом придется долго отмываться. Близкий круг, который меня знает, я уверен, они не поверят, а в целом может нанести урон репутации. А может произойти прямо наоборот: информационный всплеск вокруг этого и еще большая известность проблемы, которой я занимаюсь.

​— Вы чувствуете, что вас, поместив сюда, исключили из информационного пространства? Возможно, это была одна из целей силовиков?

— Основная цель — чтобы я перестал говорить, чтобы я замолчал. На тот период, что я уже здесь нахожусь, а я тут 11-й день, это им не удалось, получилось прямо наоборот. Завтра предстоит встреча со следователем, во всяком случае, у моих адвокатов (на встречу со следователем ФСБ прилетели адвокаты Марк Фейгин и Николай Полозов, которые представляют интересы Ильми Умерова. — Прим. РС). Он назначил на три часа, почему-то в больнице. Сюда придут адвокаты и следователь, я думаю, что тоже буду участвовать во встрече. Он здесь пару раз появлялся, но ко мне не заходил, говорил только с докторами.

— То есть процесс все равно отслеживает.

— Один раз, я знаю, он принес все мои медицинские выписки, справки, консультации, которые находятся у него. Он сделал копии и принес врачу.

— Какое самочувствие у вас сейчас?

— Вы помните, на суде 11 августа у меня случился серьезный гипертонический криз. Без последствий такие вещи же не проходят. У меня сейчас состояние хуже, чем было до криза. Это однозначно. Первое время давление прыгало, и цифры были довольно высокие, но вот уже третий день стабилизировалось на уровне 120 на 70, 120 на 80. Но мне, правда, пришлось с момента поступления сюда, в психиатрическую больницу, увеличить дозу основного препарата по гипертонии. Я уже давно на одной дозе был, сейчас на период пребывания здесь я сам себе, согласовав с местным терапевтом, увеличил дозу в два раза, и держит пока.

— Вы ощущаете международное внимание, которое в последнее время появилось? Президент Порошенко в интервью CNN говорил о вас и о возвращении карательной медицины.

— Если бы не было контакта с внешним миром, — родные приходят каждый день, вы заглядываете (других журналистов, правда, здесь не было), — оно бы не ощущалось. Я имею информацию от родственников, поэтому знаю. Ощущается это или нет — это покажет время.

— А психологически?

— Психологически я нормально был настроен заранее, знал, что это все равно произойдет, я знаю, что дело доведут до приговора. Будет ли это условный или реальный срок, я сказать не могу, это на совести судьи будет. Я думаю, что Украине, прежде всего Украине, мало заниматься только мной. Им надо заняться крымско-татарским вопросом в целом. То, что Порошенко говорил о внесении изменений в Конституцию, — это нужно сделать. Нужно создать законопроект (о статусе Крыма как крымско-татарской автономии. — Прим. РС), запустить его в Верховной Раде, и Мустафа Джемилев с Рефатом Чубаровым должны поработать с фракциями и где-то с отдельными депутатами, которые формально не являются руководителями фракций или групп, но являются лидерами мнений. Ради одного голоса стоит проводить встречи. И когда наберут достаточное количество голосов, нужно ставить на голосование, и, я думаю, это тот вопрос, за который могут проголосовать даже конкурирующие или враждующие в Раде группы.

— Вы считаете, что эти действия имеют смысл при наличии российской оккупации Крыма?

— Я думаю, что они имеют смысл хотя бы потому, что у Украины, при принятии этого решения, будут дополнительные доводы в пользу деоккупации и возвращения Крыма и Донбасса. Потом это одна сторона действий Украины. Вторая сторона, — на всяких международных встречах с лидерами мировых держав, ведущих стран мира, никогда не забывать вопрос Крыма. То, что здесь не льется кровь, не значит, что здесь нет войны.

Антон Наумлюк, «Радио Свобода»