Я влюбилась в фигуранта дела «Нового величия». История студентки Тани

Я учусь на втором курсе журфака «Вышки», и меня попросили сделать репортаж в рамках учебы. Именно тогда, в июле начинались суды по «Новому величию». Когда ты туда приходишь, ты не можешь не воспринимать эту историю лично. И вот три или четыре месяца как я общаюсь с Русланом [Костыленковым. Следствие считает его лидером «Нового величия». Ему грозит до 10 лет тюрьмы]. Я почему-то решила написать именно ему. Идет четвертый месяц как я хожу на эти суды — езжу из общежития в Одинцово в Москву всегда по вторникам и четвергам на заседания. 

В первом письме я написала дежурные слова поддержки: «Держись, ты классный, дело сфабриковано, мы все это понимаем». Уже потом я узнала, что политзекам все так пишут и их это бесит.

Еще я в первом письме написала, что хотела бы поддерживать с ним длительную переписку. Он был не против, но сказал, что ничего страшного если переписка прервется — он знает, что такое случается очень часто, потому что он вредный и люди почему-то перестают ему писать. Я сказала, что я тоже вредная и писать не перестану — и вот пока не перестала. 

«ФСИН письмо» вообще-то недешевое: сначала я писала маленькие письма — они выходили около ста пятидесяти рублей, потом стала писать более объемные, по три-четыре штуки в неделю, каждое — рублей по двести. Плюс передачки, одежда в СИЗО и вот всякое такое — а я студентка, я не работаю, понятно, что это все непросто. 

В какой-то момент цензор «ФСИН письмо» решил уйти в отпуск, и три недели я не могла ему ничего написать — не знала, что с ним происходит. Я тогда написала писем штук десять и потом они ему все разом пришли. Он, конечно, был в шоке: «видимо ты сильно соскучилась». Я ему рассказываю про свои дела, ему это очень интересно. Ну и конечно, мы с ним обсуждаем новости, потому что те, кто сидят в СИЗО, находятся вообще в информационном пузыре — он даже не знал, что Беглеца, с которым они вместе сидели, приговорили к сроку. Он очень умный — мы с ним как-то несколько писем обсуждали Ницше, и очень эмпатичный, как и я — других по политическим делам у нас не сажают. 

Он сидит полтора года ни за что и меня поражает, что он сохраняет оптимизм, постоянно шутит. Мы на заседаниях с ним постоянно улыбаемся, переглядываемся.

Как я поняла, что он мне нравится? Когда ты получаешь письмо от человека, и чуть ли не визжишь, что он тебе написал, и где бы я ни находилась — на паре, на спектакле, на каких-то важных мероприятиях, я всегда выхожу или отрываюсь, чтобы прочитать его письма. Когда очень хочешь говорить с ним, когда всегда есть, что ему рассказать… 

Я на суды хожу довольно давно и много раз видела людей, которые сидят в «аквариумах» и в клетках.

На суде по «Новому величию» впервые просто захотелось Руслана оттуда физически вытащить — невыносимо смотреть на человека, который буквально в трех шагах от тебя и не иметь возможности его тронуть просто, хотя ты очень хочешь это сделать.

Это очень приятное ощущение влюбленности, такой довольно радостной, несмотря на то, что он сидит и я его редко вижу. Когда ты вроде делаешь много вещей, требующих сил, но при этом они не кажутся тебе неподъемными: ты знаешь ради кого ты это делаешь. Ради того, чтобы человек, который тебе нравится был свободен. Я думаю, он в курсе, что я чувствую, правда, мы это не называли какими-то словами. Наверное, он прав, что мы этого не делаем — мне сказали, что он очень ответственно поступил по отношению ко мне, когда решил не форсировать то, что происходит. 

Я уже со всеми приставами перезнакомилась: они всегда так радостно мне «ой вы опять пораньше пришли за час». В зале Люблинского суда девять мест и каждый раз очень нервно — попадешь ты или нет, а для меня это единственная возможность увидеть человека.

Я там единственный знакомый ему человек, у него нет родственников: маму убили, когда ему было 11, убийц не нашли. Отец умер в июне прошлого года —  он упал и разбил голову, потому что за ним некому было ухаживать. В июне этого года умер дедушка. Руслан остался совсем один. 

Когда я рассказала своей маме, она конечно же стала проводить все эти параллели, мол, декабристка, «ты влюбляешься в него только потому, что у тебя низкая самооценка, проявил к тебе нежность и ты сразу побежала», а потом я стала рассказывать, она прониклись. И вот вчера мама увидела мой пост в фейсбуке и решила позвонить, спросила про суд. Пост — это был такой жест отчаяния, я не очень люблю выносить личную жизнь на публику, но тут просто было состояние полной безнадежности, как будто все, что мы делаем — бесполезна. У меня в посте была фраза, наверное, самая искренняя из всего — я не могу больше думать, какой срок ему дадут. Очевидно, что они все получат сроки, но от нас зависит, получит он шесть-восемь или три-четыре года.

Я не думаю, что он будет в восторге от того, что я обо всем этом говорю, но он будет рад, если ему и другим фигурантам напишут новые люди — за лето ему не написал ни один новый человек. 

Написать письмо фигурантам дела «Нового величия» и другим политзаключенным можно через сайт «Росузник».